Вместо того, чтобы встретить меня атакой или попытаться обойти с флангов, они втроём попятились, занося над головой свои орудия. Не приближаясь слишком близко, я выкинул вилы одной рукой вперёд на всю длину, уцепившись за самый край черенка, целя центральному парню в горло. Он отбил их вниз топором и, вместо горла, вилы с тихим шелестом вонзились ему в грудь. И тут же с чавканием вылетели обратно, а я отскочил с ними на шаг.
Он охнул и посмотрел на четыре расширяющихся красных пятна на замызганной ветровке. И заревел. Бросив топор, рефлекторно обхватив грудь обеими руками, пацан попятился назад, скорчив трагическую маску античного театра.
Его кореша слева и справа замахали мне вслед своими черенками — ещё одни вилы и коса рассекали воздух в полуметре от меня. С каждым повторным движением они двигались всё медленее. Пока, наконец, у меня не получилось легко поднырнуть под них и ткнуть горе-бойцов черенком в солнечные сплетения.
Хватая ртом воздух, они оба рефлекторно согнулись пополам. Теперь можно не спешить.
Разогнув первого за давно нестриженные волосы, я насадил его шею на вилы, воткнутые в слякоть зубцами верх. Два зубца прошли по бокам тонкой шеи, а два центральных высунулись под затылком, видимо, задев спинной мозг — подросток так остался висеть, поливая кровью черенок.
Второй успел посмотреть на меня снизу вверх, когда подошла его очередь сдохнуть. И снова одарил меня тем самым взглядом. За миг до того, как подобранный топор вонзился ему промеж глаз.
Вытащив топор обратно и позволив парню откинуться на бок, я зашагал к тому, который, будучи раненым в грудь, всё-таки пытался убежать. Получалось у него не очень — заполнявшиеся кровью лёгкие не слишком хорошо позволяют снабжать организм кислородом. Так необходимым телу в такие моменты. И вместо бега он перемещался шаткой трусцой, постоянно оглядываясь и продолжая рыдать.
— Не надо, дяденька! Пожалуйста, не надо, не… — Я с размаха воткнул ему топор в шею сбоку и оставил в нём.
Пробежав с топором ещё несколько метров, гопник подскользнулся и упал лицом в грязь. Поизвивавшись там ещё секунд десять, булькая и стеная, он, наконец, потерял сознание.
Никогда вы, ублюдки мелкие, драться не умели. Даже конец света вас ничему не учит.
— Зачем… Он же сдался…
Я резко обернулся и увидел Алину, стоящую у забора с ружьём в руках. Широко открытыми глазами она осматривала последствия бойни.
— Сказал же, не выходи.
— Вы так кричали… Я испугалась и думала — надо помочь… — На этих словах висящий на вилах парень всё-таки шлёпнулся с ними на бок.
— Помощница… — Я подобрал косу и проверил режущий край, шагая обратно к калитке. Неплохо… Но поправить при случае всё равно не помешает.
Подняв взгляд от косы на девчонку, я увидел, что та испуганно пятится и целится в меня.
— Не дури.
— Я… Я боюсь…
— Это правильно. — Подойдя поближе, я легко выхватил у неё двустволку из рук. — Ещё раз направишь на меня ствол — будешь жить вместе с этими.
Я пнул так и не погадившего ублюдка. Он продолжал смотреть в никуда с ужасом осознания собственной смертности.
— Зачем вы их всех убили… Они же бежали… Они же слабей…
— Тебя не спросил. — Поглядев на её испуганное лицо, глаза на котором опять были на мокром месте, я всё же решил объясниться подробнее. — Слабые и добрые сдохли в первых рядах. Ещё зимой. Вешай флягу на спину и пошли быстрей. Слишком тут место проходное.
Навьючив рюкзак обратно, я перекинул через плечо ружьё и зашагал, опираясь на косу.
Подхватив флягу с водой за верёвочные петли, Алина с пыхтением навьючила её на себя и захлюпала следом. Некоторое время оставаясь чуть позади, она всё же поравнялась со мной и сказала себе под нос:
— Теперь я знаю, как вы оказались в психушке…
Глава 3
В чём сила
Пока мы топали вдоль посадок, небо немного расчистилось. Иногда даже выглядывало солнце. Полевые птицы приветствовали первое настоящее тепло звонким щебетом. Хороший знак. Если в посадках впереди поют птицы — значит, там нет засады.
А вот грачи, недовольно каркая, наверное, недоумевали — где же все эти прекрасные трактора, которые раньше так услужливо взрыхляли для них почву, вываливая личинок и червей на поверхность целыми гроздями. Да, ребята. Теперь нам всем, чтобы как следует пожрать, приходится напрягаться не по-детски. Жоры спороли всё, что издавало съедобный запах, за считанные недели — в магазинах, в общепитах, на складах…
Бывшие водители-дальнобойщики обжирались собственными грузами прямо на трассах. Заодно с другими автомобилистами, которых вирус настиг в дороге. Брошенным вместе с машинами детям только и оставалось, что наблюдать родителей, азартно лезущих по чужим головам в кузов с какой-нибудь колбасой. И потом слепо разбредающихся в разные стороны, в поисках очередного застрявшего рефрижератора. Без какого-либо внимания к детскому плачу, вопросам и уговорам.
Те, в кого превратились официанты, повара, кассиры, охранники, грузчики… Эти первыми уничтожили все продукты, кроме сырого мяса, заморозки, консервов и запакованной бакалеи. Но стоило кому-то неосторожно их открыть при них или начать готовить — они сбегались на запах как голодные псы.
Собственно, псы от них не особо отставали. В сельской местности они быстро сбились в небольшие стаи и вспомнили заветы предков — научились охотиться. Как на диких зверей, так и на скотину, оставшуюся без пригляда. Детьми и жорами полевые псы пока особо не интересовались. Мяса мало, отбиваются, орут… Много чести на таких охотиться. Но если вдруг где-то встречали сдуревшего от голода малыша или ослабевшую девчонку, то не брезговали и человечиной.
Что творилось в городах, в спальных районах с суперплотной застройкой, где у каждого третьего жила какая-нибудь псина, я ещё не видел.
В полях, мимо которых мы шли, кое-где ещё лежали пласты снега. Пока он есть, без воды не останемся. Вообще именно поэтому я старался не соваться в города — не вполне представлял, где там можно найти чистую воду, кроме как в магазинах и складах, которые ещё не успели до конца разграбить. Без электричества и топлива насосы водокачек встали намертво. А в деревнях встречались колодцы. И в некоторые ещё не успел упасть и сдохнуть какой-нибудь жора-неудачник.
Да и участвовать в процессе первичного накопления капитала молодёжными городскими бандами без особой нужды как-то не хотелось.
Но вот теперь, похоже, придётся всё-таки выбраться в центр… Развеяться…
На дороге, размокшей после прихода оттепели, было несколько несвежих колёсных следов. Судя по ним, тут всё ещё можно было разжиться байком или квадроциклом. Следов от техники покрупнее не было. Может и к лучшему…
Алина вела себя на удивление тихо. Сосредоточенно пыхтя под своей поклажей, она старалась не отставать и молчала. Может нужно почаще кого-нибудь резать у неё на глазах? Глядишь, так и до самой столицы в тишине будем путешествовать.
Только когда пошёл мелкий дождь, и пришлось накинуть капюшон плаща, она заметила, что с косой на плече я теперь похож на смерть. Я оставил это без комментария.
Уже через полчаса пути стало заметно, что темп даётся ей нелегко. Я всё ждал, когда она начнёт просить о привале. Но прошло ещё полчаса, час, второй, а она лишь продолжала усердно пыхтеть. И время от времени поправляла свои неудобные верёвочные лямки.
Ещё через полчаса она всё же подала голос. Но это была не просьба об остановке:
— А куда мы сейчас идём?
— Увидишь.
— Я имею право знать!
От удивления я даже остановился и повернулся к ней. Коса повернула своё острие ей прямо в лицо.
Она тоже остановилась и повернулась. Согнувшись под своей ношей, она, тем не менее, максимально возможно гордо воззрела свою мокрую моську снизу вверх. Мокрую не то от дождя, не то от пота. Из-под капюшона пуховика на меня сейчас смотрели не прежние бездонные блюдца, полные горя, а две узкие пытливые щёлочки. Очевидно, физическая усталость и повышенный адреналин прибавили ей уверенности. Даже не знаю, хорошо это или плохо.