И теперь в моей перевернутой картине мира было видно, что водитель заднего байка оказался слишком близко. Достаточно для того, чтобы коса в левой руке, описав широкую дугу сверху вниз, вонзилась ему между шеей и ключицей.
Не разгибаясь обратно, практически лёжа спиной на седле, я отпустил тормоз и снова выкрутил газ. Коса, впившись в ключицу, вытащила ездока из седла через руль, и он врезался лицом прямо в моё заднее колесо.
Оставив половину морды на вращающемся грязном протекторе, пацан, наконец, сполз с острия и остался лежать ничком в грязи. Где сзади на него тут же наехал его собственный мотоцикл, перевернувшись и подмяв под собой пассажира, безуспешно попытавшегося перехватить управление.
Меня изрядно развеселила эта сцена — подтянувшись за руль и снова приняв вертикальное положение, я расхохотался и медленно повернул голову на оставшегося справа противника с дубинкой.
Очевидно, вид летящего в лунном свете на ревущем байке хохочущего бритоголового мужика с исцарапанным лицом, поднятой косой и развевающимся на ветру плащом вселил в сердце моего врага некоторое смятение. Выражение ненависти и жажда мести исчезли с его лица. Теперь, поглядывая то на меня, то на дорогу, он начал плавно притормаживать. Видимо, собираясь развернуться и отступить. А может, хотел сориентировать тех, кто должен был прибыть к гостеприимному дому Шуры Липовского последними. Да как бы не так!
Отпустив газ, я заставил свой мотоцикл затормозить мотором и поравняться с отступащим. Освободившись, правая рука машинально извлекла из ремней обрез, и оружие плюнуло огнём в метре от испуганного всадника. Картечь превратила его нервное лицо в кровавую кашу и вышибла тело из седла. Оставшись без водителя и затихая, байк ещё некоторое время ехал по прямой самостоятельно. Но скоро завилял на неровностях дороги и опрокинулся.
Я плавно остановился, спрятал двустволку с единственным оставшимся патроном и зафиксировал косу на коляске обратно. Алина, как выяснилось, всё это время продолжала мирно спать, свернувшись калачиком в объятиях своего безразмерного пуховика. Буквальная иллюстрация поговорки про то, что некоторые спят так, что из пушки не разбудишь. Наверное, дикая поездка, полная кровавых ошмётков и сломанных костей, только сильнее её укачала. Что ж, теперь можно спокойно прокатиться по ночной дороге в собственное удовольствие.
По моим прикидкам, во время погони мы ехали всё время на юг. И если я правильно помню эти знакомые с детства места, рано или поздно, дорога должна повернуть на запад и пойти вдоль железнодорожного полотна, ведущего в город. Минут через пятнадцать неторопливой езды так и вышло.
Поехав вдоль железной дороги, я надеялся рано или поздно найти ночлег в какой-нибудь сторожке стрелочника или семафорщика на переезде. Но вышло даже удачнее — уже через пяток километров на рельсах впереди стал заметен пассажирский поезд. Навсегда остановившийся несколько месяцев назад в окружении пустых чёрных полей.
Притормозив возле купейного вагона, в котором ещё были целые окна, я первым делом осторожно перенёс Алину в одно из купе.
Поезд, конечно, был основательно разграблен. Но во многих отсеках всё ещё лежали нетронутые матрасы, подушки и тёплые одеяла. Этого добра было навалом в самих деревнях, и малолетним мародёрам было совсем ни к чему тащить отсюда тюки с бельём за многие километры от домов.
Устроив для девочки достаточно мягкое и тёплое гнездо сразу из нескольких спальных комплектов, я уложил её на бок — чтобы не перевернулась и не захлебнулась, если вдруг опять затошнит. Когда на неё легло последнее одеяло, она сонно пробормотала что-то вроде «ну ма-ам… ещё пять минуточек…». Надеюсь, это означает, что последствия отравления снотворным уже начали проходить. У детей быстрый обмен веществ.
Затащив в купе все остальные ценности и переставив мотоцикл на обратную от дороги сторону состава, моё истощённое тело, наконец-то, получило возможность спокойно вздремнуть. Я задвинул дверь, повалился на матрас на соседней полке и закрыл глаза.
В поезде было тихо. Только изредка, когда ветер особенно сильно и резко бил в бок вагона, еле слышно поскрипывали рессоры. Но сон ко мне упрямо не шёл. Подогретая недавними событиями нервная система воспалилась и никак не хотела расслабляться. Пульс, даже в лежачем положении, никак не опускался ниже 80–90 ударов в минуту, не смотря на дикую усталость. Тяжёлая голова гудела, повышенное давление стучало в темечко. А чтобы закрыть воспалившиеся и обветренные глаза, нужно было прикладывать усилие. Да ещё и царапины от цепи на лице и в боку от заточки начали напоминать о себе лёгкой пульсирующей болью.
Да уж, здорово подрастерял я здоровье за последние сутки… Надо себя жалеть. А то не то что до Москвы — до Саратова не доберёмся.
Как обычно в такой ситуации, в голову сами собой полезли неприятные мысли и воспоминания. На этот раз всплыли горькие события почти пятилетней давности — мой откровенно неудачный служебный роман, стоивший мне репутации и карьеры. После череды нелепых ухаживаний, неуместных комплиментов и глупых подарков симпатичная девушка, сидящая в офисе по соседству со мной, резко перестала считать меня хорошим приятелем. Её отношение достаточно быстро сменилось на причудливое сочетание презрения и страха. А по остальному коллективу начали ходить смешки и сплетни. У меня за спиной, как водится. Наверное, где-то в этот момент я начал всё больше ненавидеть свою работу, своих коллег и всё, что было с ними связано. И стал всё чаще мечтать о свободе от ежедневного многочасового рабства. И ещё начал учиться стрелять…
После этих событий я пару лет никак не мог выкинуть эту девушку из головы. И почти каждую свободную минуту то и дело прокручивал в памяти события, в которых повёл себя не так, как следовало. Или сказал совсем не те слова, которые она хотела бы от меня услышать. Ругая себя за глупость, самонадеянность, рассеяность, я не мог сконцентрироваться ни на делах, ни на развлечениях. То и дело представляя, как у нас всё могло бы быть хорошо, если бы я не совершал таких очевидных детских ошибок.
Вот и сейчас, воспользовавшись тишиной и усталостью, эти воспоминания снова начали заползать под черепную коробку. Хотя смысла в этих сожалениях уже не было совершенно никакого. В лучшем случае эта девушка сейчас мертва. В лучшем.
Пытаясь отвлечься от протухших сожалений и хоть как-то успокоить сознание после ночных приключений, я решил прогуляться вдоль состава. Кто знает, может ещё можно найти что-нибудь полезное.
Поезд представлял собой весьма мрачное зрелище, дополнявшееся ветром, жутковато подвывающим сквозь разбитые стёкла. Исследуя вагон за вагоном, я то и дело натыкался на истлевшие мумифицированные трупы пассажиров, лежащие под столиками купе или на полу в коридоре. Несколько найденных тел принадлежали детям — эти скукожившиеся трупики лежали или сидели на полках. Некоторые завернулись в несколько одеял. Должно быть, оголодали и замёрзли тут ещё зимой. После того, как родители и проводники разбежались кто куда в поисках чего-нибудь съедобного. И не заметили детские просьбы о помощи, уставившись расфокусированными глазами в пустоту. Помощь к брошенным в поезде детям так и не пришла — она тоже уже давно бродила где-то, принюхиваясь к малейшим запахам пищи. А выбираться из заснеженных степей самостоятельно, малыши, наверное, побоялись — не имея представления о том в какую сторону идти. Ведь в занесённой снегом степи можно заблудиться также легко, как в лесу. Особенно когда никто неделями не обновлял колеи грунтовых дорог, полностью ушедших под сугробы.
Закончив с осмотром печальных картин наступившего голодного апокалипсиса, в одном из туалетов я нашёл кусок хозяйственного мыла. Пригодится. Руки сейчас нужно мыть тщательнее обычного — от кишечных инфекций и паразитов можно загнуться гораздо быстрее, чем в сытые времена. А аптеки давно разграблены. Даже ветеринарные. Но деревенские чумазые грабители мыло, как обычно, проигнорировали. А в остальных санузлах, наверное, лежало туалетное, приятно пахнущее фруктами или ягодами. И его, скорее всего, сразу слопали невменяемые пассажиры.