— А как ты планируешь пролезть внутрь? Они же сейчас точно законопатят все щели и двери.
— Я же призрак, не забывай. Умею ходить сквозь стены.
— Ой, тоже мне, призрак...
— Так всё, тихо. Идут.
Света от звёзд и растущей луны было немного. Но даже его хватало, чтобы разглядеть, как сутулые тощие тени быстро трусят по шоссе со стороны плотной застройки Митино. Кустарник по сторонам от асфальта тоже то и дело подрагивал, когда ночные жоры перелезали через него, углубляясь в лес. Как я и рассчитывал, салют привлёк чуть ли не всю популяцию, которая обитала в тёмных тоннелях и переходах электродепо. Десятки агрессивных тварей спешили узнать, что же тут так громко и неоднократно бумкнуло после захода светила.
Мои наблюдения показывали, что агрессивность ночных жор растёт прямо пропорционально громкости звука, который привлёк их внимание. Складывалось впечатление, что эти странные существа не столько хотят поохотиться на выживших, сколько жаждут наказать их за то, что те мешают им наслаждаться ночной тишиной подыхающего мегаполиса.
Посмотрев в противоположном направлении, я заметил, как те, кто остался на постах вокруг праздничного костра, тоже увидели движение на шоссе. Начались какие-то еле слышные переговоры и совещания. А разбросанные по лесу раненые и контуженые шмели медленно, но верно всё-таки находили правильный путь обратно к пустырю вокруг их базы. Хотя время от времени в чаще снова раздавался сдавленный хрип или панический вопль — в зависимости от типа ловушки, в которую попадал отступающий.
Несколько тёмных силуэтов проскакали прямо под нами. И мы с Кирой следили за дальнейшим развитием ситуации затаив дыхание.
Возможно те, кто спешил снова попасть под надёжную защиту стен, подозревали о приближающейся опасности. А может, они и забыли о ней, после пережитого ужаса. И всего лишь пытались забиться обратно в свою койку внутри торгового центра, подальше от хохочущего ужаса, спешно хромая в высокой траве к запертым дверям, ведущим на бывший склад якорного супермаркета. Но, когда первые уцелевшие подростки, наконец, доковыляли до спасительных дверей, створки оказались надёжно заперты.
Ведь первые худощавые тени уже допрыгали до этого же пустыря. И никто внутри торгового центра не горел желанием встречать этих хриплых убийц внутри. Тем более, что контингент бандитской цитадели был основательно прорежен. И внутри сейчас должны были оставаться только осы, больные, раненные и те, кто занимал свои посты на крыше. Шмелиная элита. Шмелита. Хе-хе...
Ну и конечно гвоздь программы. Гундосый Шершень. Здоровенный, даже по моим меркам, подонок, взобравшийся на вершину иерархии этого отребья благодаря силе, отборному цинизму и звериной хитрости. Ходили слухи, что до катастрофы он был каким-то мажором, родившимся с серебряной ложкой во рту. И уже тогда не особо ценил человеческие жизни и химеру совести. Покровительство уважаемых родителей многое спускало ему с рук. И эта тварь брала от жизни всё ещё до того, как это стало можно всем вокруг. Конечно, после того, как настал бесконечный праздник непослушания, комфорта в его жизни, наверняка, поубавилось. Но вот безнаказанность осталась практически в прежнем объёме. И привыкший к цинизму недоросль легко сколотил вокруг себя беспринципную банду единомышленников — первый состав шмелей, ухитрившийся проскочить между огнями Зимней Войны и пересидеть Весенний Мор почти без потерь.
И это его лощёная харя ржала во весь голос, глядя мне в опухшее от побоев лицо. Когда я с вывихнутыми руками, переломанными рёбрами и отбитыми ногами мог только бессильно смотреть, на то, что его подручные подонки творили с той, ради которой я жил... Сегодня я тебе об этом напомню, сволочь гундосая...
Добравшиеся до входа, младшие шмели начали гневно требовать открыть двери. Но, не смотря на то, что среди постовых, скорее всего, находились их старые друзья, двери им так никто и не открывал. Своя шкура дороже.
Всё, что готовы были сделать для своих корешей стрелки — так это попытаться пристрелить пару-другую жор ещё на пути к израненной толпе у входа. Как и до этого, стрельба не отличалась особой эффективностью. Скачущие через заросший травой пустырь жоры изредка подёргивались от попаданий. Некоторые даже споткнулись, закувыркались и навсегда скрылись в высоких зарослях. Кажется, мои ловушки в лесу — те, что ещё не были разряжены пацанами — схватили за ноги и укокошили гораздо больше этих агрессивных тварей. Судя по хриплым возгласам, раздававшимся в чаще то тут, то там, в них угодило не меньше десятка заражённых — из числа тех, что бежали к месту салюта через лес.
А некоторые существа сейчас явно настигали в лесу тех, кто так и не смог доползти обратно к своей крепости. Первым снова завизжал тот двуленточный подонок, которого я насадил на сук. Не повезло ему всё-таки, что до сих пор не подох.
И вскоре почти вся восточная и северная чаща наполнилась истеричным визгом и злобными хрипами. Жоры быстро добивали раненых, перегрызая им глотки и потроша животы. И тоже вряд ли несли при этом существенные потери от тех, кто ещё мог попытаться отмахнуться.
То ли запас патронов был уже исчерпан, то ли рано или поздно последовал приказ о прекращении огня, но стрельба прекратилась довольно быстро. И уцелевшие ряды ночных жор беспрепятственно понеслись к хнычущей под дверями толпе. После шмелиного обстрела и моих ловушек, уцелевших тварей оставалось заметно меньше, чем было видно на самых подступах от Митино. Но теперь все эти остатки точно были здесь, привлечённые грохотом выстрелов.
— Вот в депо также весной было, говорят... — Чуть слышно выдохнула Кира, наблюдая за тем, как жоры, не обращая никакого внимания на слабые попытки сопротивления, приступили к методичному уничтожению выживших.
Некоторые отчаянные тычки копий и удары дубинок всё же нашли свои цели. Но даже с пронзённым пузом, с гвоздями в плече или груди, с надрубленной шеей и сломанной челюстью, жоры всё равно тянули свои когтистые лапы к паникующим подросткам. Боли они не чувствовали точно также, как и их дневные сородичи. И, рано или поздно, всё-таки скопытятся от кровопотери. Но сейчас их может остановить только смерть мозга, травма позвоночника или отрубание ног.
Я убрал бинокль. Совсем не хотелось наблюдать за тем, как заражённые вгрызаются в вопящие глотки.... Обгладывают лица и уши... Вырывают и поглощают кишечник, словно гроздь кровяных сосисок... Это скучно. Я предпочитал карать подонков собственными руками. Чтобы перед смертью они видели не тупую зубастую рожу с подслеповатыми глазами, а широкую багровую улыбку на серой ткани.
Но вот те, кто остался на крыше, наблюдали за истреблением во все глаза. Раздалась ещё пара выстрелов — вопреки приказам, кто-то хотел всё-таки помочь остаткам сопротивления. А может, хотел прекратить страдания раненых.
С выжившими в лесу шмелями, сумевшими добраться до входа в торговый центр, было покончено уже через несколько минут. Быстро потеряв интерес к куче распотрошённых подростков, оставшиеся ночные твари некоторое время предпринимали безуспешные попытки залезть на крышу, привлечённые звуками выстрелов. Но, злобно похрипев около минуты, тоже быстро стали равнодушны к недоступным целям. И медленно начали разбредаться по округе, то и дело замирая и прислушиваясь к ночным шорохам. Залезть на крышу снаружи было действительно довольно трудно. Особенно, если ты тупой жора. И все внешние пожарные лестницы шмели предусмотрительно спилили.
Оглядев их в бинокль, я отметил, что почти все оставшиеся на ногах твари были довольно серьёзно ранены выстрелами, холодным оружием шмелей или моими ловушками. И, одна за другой, время от времени опускались на колени и исчезали в высокой траве, принимая холодные объятья смерти от кровопотери. Невредимыми или почти невредимыми оставалось не больше десятка тощих уродцев.
— Всё, выдвигаемся. — Я коснулся ноги Киры, привлекая её внимание. — Как спустимся, держись сзади и ни шага в сторону.
Оказавшись на земле, мы с Кирой осторожно зашагали в обход оставшихся ловушек, к северной стороне леса. Некоторые капканы действительно не сработали. Но по пути по обе стороны от безопасной тропы постоянно попадались обглоданные тела тех, кто застрял ногой в очередном ведре с гвоздями и не смог убежать от ночных хищников.